Знак

Хмурая, сердитая, как медведица из сказки, у которой спали на постели нежданные гости, – свечница Амвросиевна также недовольно и безошибочно определяла чужаков по духу.

Молоденькие девки в коротких юбках.

Тупые юнцы в наушниках вместо шапок.

Невоспитанные дети, одетые как модели из буржуазных журналов с выкройками.

Их мамаши с телефонами в руках, нагло сверкающие леденцовыми ногтями. Ногти самой Амвросиевны всегда были коротко подстрижены – один раз, ещё по молодости, накрасила прозрачным лаком, в чем долго потом, спустя десятилетия, каялась на Исповеди.

Мужики тоже раздражали – ни свечку правильно не поставят, ни к иконе правильно не подойдут.

«Сгрести бы их, сволочей, да…».

Вообще-то она не употребляла ругательства и отлично знала, что сволочью раньше называли мусор, собранный в одном месте.

«Мир не спасется», – любила приговаривать она, истово натирая подсвечники в храме.

Ох, и строга была Амвросиевна с захожанами. Захожанами были, по ее мнению, все, поскольку ни Николай Чудотворец, ни Спиридон Тримифунтский к ним в храм не заглядывали.

Притащатся захожане раз в год куличи святить – а сами накрашены, что твои скоморохи.

Получи пулеметную очередь обличений, чтоб в следующий раз неповадно было.

«От них соблазн идет».

Амвросиевна обрубала искушения на корню.

Спасала мир, как Человек-паук в греховных голливудских блокбастерах.

Амвросиевна спасала мир, как Человек-паук в греховных голливудских блокбастерах

Новый – молодой и зелёный, по мнению Амвросиевны, – настоятель пришел в ужас от подобных «зачисток» и первым делом повесил объявление: «Замечания в храме благословляется делать только священнослужителям». Амвросиевна от несправедливости заболела было, однако быстро восстала на новую борьбу с церковным «обновленчеством». Но силы были неравны, и у Амвросиевны потекла новая, бесправная жизнь.

В ней была одна радость – молча сверкать глазами, метая молнии осуждения в души грешных захожан.

Настал совершеннейший хаос: в храм приходили люди с сиреневыми волосами и серьгами в носу! И неопытный священник, отказываясь от ценных советов Амвросиевны, тратил на беседы с «этими» кучу времени!

А заслуженных старушек на Исповеди быстро накрывал епитрахилью, даже не дослушав обстоятельно и подробно излагаемый длинный список прегрешений невестки и соседей.

Каждый вечер Амвросиевна просила у Бога знак. Знак, как изменить пагубную ситуацию, вернуть всё, как было, а может, даже и улучшить. И однажды утром, когда она стояла на остановке в ожидании автобуса с раскрытым зонтиком, уклоняясь от порывистого ветра, знак пришел. Причем именно свыше.

Дорожный знак пешеходного перехода качнулся и упал ей на голову, прямо перед подъезжающим автобусом. Амвросиевна упала, сраженная, но, к счастью, живая. Спас зонтик.

Незнакомые парень с девчонкой стремительно испуганно подбежали и вызвали скорую со своих бесовских телефонов. Он – в рванине (брюки – «как собаки драли»), она – в шортах «по самое не балуйся». С сигаретами!

Незнакомые парень с девчонкой испуганно подбежали и вызвали скорую со своих бесовских телефонов

В молодости Амвросиевны не было такого – и «ничего, как-то жили». Жаль, не было сил делиться воспоминаниями пятидесятилетней давности, они были бы очень кстати для молодежи.

Так она оказалась в городской больнице. Лечащий врач, сделавший ей отличную операцию, был с татуировкой – ощерившимся драконом во всю руку, нахально выглядывающим из рукава белого халата, – поэтому Амвросиевна начинала встревоженно креститься, как только охальник заходил в палату на обход. Хотела пожаловаться заведующему на беспредел, но вставать было запрещено, приходилось терпеть и бездействовать. Бессильные злые слезы текли по лицу Амвросиевны, ведь мир не спасется…

Однажды, когда лучи заходящего солнца прокрались в палату, осторожно постучавшись, зашли двое. В руках – противные жёлтые цветы, пакет с ГМО-шными апельсинами, вредные конфеты. Это была та самая парочка – которые «без штанов». Девчонка нежно погладила сморщенную мозолистую руку. Старуха стерпела.

– О, вижу, внуки пришли? Теперь точно пойдете на поправку! – бодро произнес взявшийся словно из ниоткуда тип в белом халате, с дурацкой лохматой, предположительно крашеной, головой. – Я заведующий отделением, жалобы есть?

– Не хотели нас в больницу пускать, но мы прорвались, хотели порадовать, – улыбнулся парень.

– Не внуки они мне, а неизвестно кто, – хотела крикнуть старуха, но отчего-то промолчала. Что-то незнакомое щекотало в горле и щемило в груди.

Соленые ручьи бежали по щекам Амвросиевны. Но это были совсем другие слезы

Соленые ручьи бежали по щекам Амвросиевны. Но это были совсем другие слезы. Не горькие, злые, а тихие, нежные, как послушная вода, расступившаяся перед Моисеем. Девчонка держала ее руку, и кисть у нее была тонкая, худенькая, с просвечивающими сосудами вен.

«Небось и не едят совсем, – подумалось Амвросиевне, – надо их на блины пригласить, и печеночный фирменный пирог сварганить, да накормить как следует, а то ишь, моду взяли – не есть…».

В родной храм Амвросиевна вернулась другим человеком. Не пеклась более о спасении мира – только о своем собственном. Может, случилось что у нее, а может, знак ударил точно в цель?