«ВОВРЕМЯ У ВАС, ТЕТЯ ЛЮСЯ, ИНСУЛЬТ СЛУЧИЛСЯ»

Прихожанки нашего храма давно просили свозить их в Оптину пустынь. Но как-то не складывалось. То я не могла, то они не могли. Когда мы наконец поехали, тоже не очень-то и складывалось. Шёл дождь, по прогнозам обещал идти весь день, и наше паломничество грозило обернуться мелкими перебежками от укрытия к укрытию.

– Ничего, помолимся, и все управится, – успокаивали меня мои спутницы.

Видимо, очень сильна была у них вера и молитва. Потому что каждый раз, когда мы выходили из машины, дождь прекращался. А когда садились обратно – припускал вновь. И в моей любимой Оптиной, и в Клыково, и в Шамордино…

– Чудо, – радовались они, как дети…

Чудо-чудом, но ещё одной проблемой, кроме дождя, было то, что меня неумолимо клонило в сон. Встала я в 4:30 утра, выехали в 6:30. Было ясно, что на обратном пути мы встанем в пробку и приедем поздно. И если я не закемарю за рулём, это станет еще одним чудом.

– Так, девочки, ваша главная задача – не дать мне заснуть, – объявила я своим попутчицам.

И, по-моему, немного их этим напугала…

Как бы то ни было, они очень старались. Всю дорогу что-то мне рассказывали. Так я узнала много нового и интересного. И решила об этом написать. Этакие «разговорчики в машине».

«Снимали галстуки и шли в храм»

Людмила… Ей за семьдесят. Мои попутчицы называют ее Люсей.

– Только когда смотришь в зеркало, понимаешь, сколько тебе лет, – говорит она с грустной улыбкой. – А так – я только недавно перестала бабкам место в общественном транспорте уступать. Когда одна старушенция мне сказала: «Вы что! Сидите-сидите! Я же младше вас!» Жизнь так быстро проходит, Лена, аж дух захватывает…

Людмила вспоминает своё детство…

Жила она тогда в коммунальной квартире в Обыденском переулке. Их окна как раз выходили на храм Ильи Пророка, где хранится чудотворная икона Богородицы «Нечаянная радость».

А лучшая подруга ее жила в соседнем переулке. И окна ее выходили на храм Христа Спасителя. Точнее, это сейчас храм. А тогда – руины, стройка, а потом бассейн «Москва».

Оказывается, тот храм Ильи Пророка в советское время не закрывался. Я, честно говоря, узнала это только от Людмилы. И детьми они с подружкой бегали туда на службы.

– Мы не были верующими, ничего. Более того, я была председателем совета дружины, – рассказывает она нам. – Но нас почему-то туда всегда тянуло. Снимали галстуки и тайком шли. Потом уже, гораздо позже, выяснилось, что дедушка у моей подруги был священником. Его расстреляли. Ей об этом долго не говорили… Может быть, поэтому нас тянуло в храм? Он ТАМ за нас молился… А ещё у меня была верующая мама. Она тоже всегда молилась, но своими словами. Была совсем безграмотной. Однажды она сильно заболела, инсульт, пришла врач и спросила меня: «А ваша мама молится?» Я: «Да!» – «Вот поэтому она ещё жива. Иначе я это не могу объяснить».

Людмила рассказывает, как сама пришла к Богу.

– Меня привёл к Нему младший сын, которого я родила в 43 года. Я тогда ухаживала за мамой, поставила ее на ноги – и тут же узнала, что беременна. До этого были аборты, все было, время такое. А тут решила рожать… В храм мы не ходили, забегали время от времени. Куличи посвятить, свечку поставить. А когда сыну было 8 лет, он вдруг сказал: «Мама, я хочу ходить в воскресную школу!» Так и началось… И когда уже после воцерковления я впервые попала в тот храм моего детства – Илья Пророка (мы же давно переехали), – стояла там и рыдала… Сама не знаю – почему. Стараюсь бывать время от времени…

Анализы, несовместимые с жизнью

Мы переключаемся на наш храм и общих приходских знакомых. Немного обсуждаем, немного сплетничаем… Куда ж без этого. Женский коллектив и в церкви – женский коллектив.

– Ой, а у меня есть чудесная история про папу моей крестницы, – говорит Людмила. – Ты, Лена, ее знаешь – крестницу, в смысле. Мы – соседи.

Я, правда, знаю эту девушку. Но не предполагала, что они так близко знакомы.

– А у нее был папа. Он уже умер, – рассказывает Людмила. – Он тогда был не крещён. И не то чтобы он был против того, чтобы креститься, но как-то недосуг. То то, то это. Хотя крестница моя много раз предлагала.

Этот человек серьезно болел. У него был диабет, а потом началась почечная недостаточность. В какой-то момент ему стало очень плохо, и он слёг. Но скорая его в больницу не забирала.

– А у меня как раз в те дни случился микроинсульт, – говорит Людмила. – Ну, и я – того почти… Позвала я нашего отца Даниила (ты его тоже знаешь) меня на дому причастить. И говорю: «А, может, вы и соседа моего заодно покрестите?..» Заглянул к нему отец Даниил, спросил – хочет ли? А тот раз – и согласился. Только батюшке чего-то для таинства не хватало, и он должен был за этим в храм съездить. «Как думаете, доживет?» Очень был плох. «Так откуда же я знаю, батюшка». Отец Даниил решил не рисковать и покрестил его коротким чином. Потом, правда, сходил в храм, что-то взял, вернулся и все доделал. Исповедовал его, причастил. После этого Михаил (так его звали) поел, попил чаю и заснул. Это было чудо, потому что до этого он есть не мог, его все время рвало. А на следующий день моя подруга отвезла его в больницу. Потом рассказывала, что ехала и ругала меня на чем свет стоит. Боялась, что Миша умрет прямо у неё в машине. Это же я ее попросила. Врачи тогда сказали, что у него анализы, несовместимые с жизнью. Что, в общем-то, все… А он – раз, и начал поправляться. И прожил ещё 3 года. Правда, два раза в неделю его возили на гемодиализ… Приходили священники, причащали его дома. И моего мужа тоже причащали. У него инвалидность. А крестница моя до сих пор говорит: «Вовремя у вас, тетя Люся, инсульт случился». Вот такое было чудо.

В этот день умерла мама

Мы какое-то время молчим… Потом вдруг начинаем говорить о моей Маше. Ее все хорошо знают, как, собственно, и всю нашу семью. Дочки наши рождались и росли у людей на глазах. Но Маша с ее синдромом Дауна – это отдельная история.

Мне кажется, что ее такое особое рождение стало тогда ударом не только для нас, но и для всего прихода. Я помню, как старались приободрить нас батюшки, а у самих у них на глазах были слёзы… Как заплакал, узнав о ее диагнозе, один наш прихожанин – суровый, брутальный, совсем не сентиментальный мужик.

Как люди вытаскивали нас, когда у всех прошёл первый шок. И вместе мы принимали это все и радовались Машиным маленьким и большим достижениям. И радуемся до сих пор…

– А я помню, как переживала Татьяна Анатольевна, – сказала вдруг следующая наша прихожанка…

Сколько всего нового можно для себя открыть вот так, в машине

Татьяна Анатольевна – это моя покойная мама. А эта женщина, тоже Татьяна, работает в Машином детском саду. Так все у нас переплетено. Работает давно. Для меня это было удивительно, потому что лично я заметила ее совсем недавно. И, оказывается, она знала мою маму, которая тоже там когда-то работала. Сколько всего нового можно для себя открыть вот так, в машине…

Когда родилась Маша, мама моя была уже на пенсии. Но время от времени она приходила в садик и общалась с бывшими коллегами.

– Как же она переживала, – повторила моя попутчица. – А я ее успокаивала: «Все будет хорошо, вот увидите!» Очень жалко, что Татьяна Анатольевна не знает, какой чудесной стала Машенька. Или знает?

А я с удивлением понимала, что даже не подозревала об этих волнениях и терзаниях моей мамы по поводу ее особой внучки. Дома она сама старалась меня поддержать и все вспоминала Ирину Хакамаду:

– Ну, вот у Хакамады тоже такая дочка! И ничего!

Мама… Мама умерла вчера – 5 лет назад. Странно, что я рассказываю о ней именно сейчас, в эти дни. Но это не специально. Мы ездили Оптину в выходные, я начала писать позавчера – и вот, заканчиваю сегодня. Совпадение? Не знаю.

Наверное, мама, правда, очень переживала. Потому что когда она оказалась в больнице – лежачей, беспомощной, практически невменяемой, – из всех своих внуков она помнила только Машу. И все повторяла мне, что вернётся домой и пойдёт с ней гулять в парк. Не вернулась. Умерла там от внутрибольничной пневмонии.

– Помнила только Машу, – тихо повторила Татьяна. – Вот как бывает.

Мы опять замолчали… Теперь надолго. Хорошо, что вскоре, наконец, показалась Оптина пустынь. А то как-то совсем стало грустно. С другой стороны, было о ком и о чем молиться.

– А вообще, все – тлен! – сказала Людмила. – Ни с чем приходишь, ни с чем уходишь… Главное – душа и Бог.

…Мы вышли из машины и пошли. Туда – в мою любимую Оптину. Где – душа и Бог. И Небо на земле.